Tilda Publishing

Новейшее кликушество

Можно ли сравнить нынешних церковных хулиганов с кликушами?
Жан-Мартен Шарко показывает больную истерией на лекции в клинике Сальпетриер
Верещать и ругаться матом в церкви имеет давнюю традицию — она намного старше прабабушек Пусси Райот. Об этом пару слов.

Дело Руслана Соколовского закончилось тремя с половиной годами условно — столько дают в России за ловлю покемонов в церкви. На самом деле — за перформанс в православном храме, целью которого являлась легкая ирония над истерией в средствах массовой информации (игры смешиваются с реальностью — куда катится этот мир? спасите, помогите; и, конечно же, запретите; только массовые запреты спасут родину). Ну, и за детско-юношеские отмороженные высказывания.

Странно, что защита не вспомнила о юродивых, которые тоже обращали внимание людей на различные моменты.

Или о кликушах.

Как все-таки отличается православное отношение к ним (по версии Сергея Максимова) от учиненного над Соколовским судилища:
Сергей Максимов
1831–1901
В деревенской Руси чрезвычайно распространен особый вид нервных женских болезней, известных под именем кликушества.

Эта болезнь проявляется в форме припадков, более шумных, чем опасных, и поражает однообразием поводов и выбором мест для своего временного проявления.

Та часть литургии верных, которая предшествует пению Херувимской и великому выходу со святыми дарами, в далеких глухих селах оглашается криками этих несчастных. Крики несутся в такой странной разноголосице, что на всякого свежего человека способны произвести потрясающее впечатление не одною только своею неожиданностью или неуместною дерзостью.
При этом не требуется особенной сосредоточенности внимания, чтобы заметить, насколько быстро сменяется мирное молитвенное настроение присутствующих. На всех лицах появляется выражение болезненной тоски и вместе сердечного участия и сострадания к несчастной.

Ни малейшего намека на резкий протест, ни одного требования удалить «одержимую» из храма. Все стоят молча, и только в группе женщин, окружающих больную, заметно некоторое движение: они стараются успокоить «порченую» и облегчить ей возможность выстоять всю обедню, вплоть до того времени, когда, с выносом святых даров, обязательно исчезнет или смолкнет вся нечистая сила.

Это мягкое и сердечное отношение к кликушам покоится на том предположении, что не человек, пришедший в храм помолиться, нарушает церковное благочиние и вводит в соблазн, но тот злой дух, который вселился в него и овладел всем его существом.

Злой дух смущает молящихся нечеловеческими воплями и разными выкриками на голоса всех домашних животных: собачий лай и кошачье мяуканье сменяются петушиным пением, лошадиным ржанием и тому подобным.

Чтобы прекратить этот соблазн, четыре-пять самых сильных мужчин охотно выделяются из толпы, и ведут больного до царских врат к причастию, искренно веруя при этом, что борются не с упрямством слабой женщины, а с нечеловеческими силами сидящего в ней нечистого.

Когда кликуша начинает успокаиваться, ее бережно выводят из церкви, кладут на землю и стараются укрыть белым покрывалом, для чего сердобольные женщины спешат принести ту скатерть, которою накрыт был пасхальный стол с разговеньем, или ту, в которой носили на пасхальную заутреню для освящения яйца, кулич и пасху. Иные не скупятся поить сбереженной богоявленской водой, несмотря на то, что эта вода и самим дорога, на непредвиденные несчастные случаи.

Знающие и опытные люди при этом берут больную за мизинец левой руки и терпеливо читают молитву Господню, воскресную и богородичную до тех пор, пока кликуша не очнется. ...

С такою же заботою и ласкою относятся к кликушам и в домашней жизни, считая их за людей больных и трудноизлечимых. От тяжелого труда их освобождают и дают поблажку даже в страдную пору, при скоплении утомительных работ: они обыкновенно редко жнут, а в иных местах и не молотят. Если же иногда, во время припадков, и применяются кое-какие суровые меры, подчас похожие на истязания, то все это делается из прямого усердия, в простоте сердца.

Когда, после удачных опытов домашнего врачевания, больная совершенно успокоится, и семейные убедятся в том, что злой дух вышел из ее тела, ей целую неделю не дают работать, кормят, по возможности, лучшею едою, стараются не сердить, чтобы не дать ей возможности выругаться «черным словом» и не начать, таким образом, снова кликушничать.
Этнографическое Бюро Князя В.Н. Тенишева. Нечистая, невѣдомая и крестная сила. Сочиненiе С.В. Максимова. С.-Петербургъ. Товарищество Р. Голике и А. Вильборгъ, Звенигородская, 11. 1903.
Конечно, Соколовский не классическая кликуша. Он тихо играл в смартфончике в церкви и что-то негромко говорил на камеру. Если бы он был настоящей кликушей, точнее миряком (мужская разновидность), он бы завизжал как свинья, начал ругаться матом во всю глотку, ржать как конь, мяукать и шипеть.

Представляю, как он оскорбил бы этим чувства нынешних «верующих». Какие вопросы задавали бы ему в суде. Какая волна негодования прокатилась бы по фейсбукам и прочим интернетам. Сколько раз ему предложили бы сделать то же самое в мечети.

Но он был довольно смирной кликушей. Поэтому ему дали условный срок. Вот, Пусси Райот вели себя буйно (да еще и оскорбили величество), поэтому их посадили.

Что, интересно, нужно сделать, чтобы оскорбить чувства таких верующих, которых описывает Сергей Максимов в своем этнографическом исследовании?

Кто-то мне возразит, что Соколовский — не кликуша. Возможно. Но тогда и многие посетители церкви ни разу не христиане. Не православные и никакие. Потому что иначе они отнеслись бы к нему «с сердечным участием и состраданием», как Сергей Максимов больше ста лет назад писал.

К вопросу о мечетях. Мусульманский аналог кликуш это девоны — и к ним было доброе отношение. Как сейчас — не знаю, «верующих» везде полно.

Справедливости ради следует заметить, что и в наше время иногда встречаются церковные люди, чьи чувства не так-то просто оскорбить.

Бывшая советская политзаключенная Елена Санникова рассказала суду, какие чувства вызывает у нее, как у православного христианина, ролик о ловле покемонов в храме:
Еще удивляет, почему один блогер тыкает пальчиком в смартфон, и его волочат в сизо, а другой предлагает сделать фотожабы на патриарха, и их делают, и он их размещает — и ничьих чувств это не оскорбляет (на самом деле оскорбляет, но на этих людей не обращают внимания). Как-то несимметрично, понимаешь. Двойные стандарты.

Или справедливость полученных картинок слишком очевидна?

Или правнуку Алексея Толстого можно то, чего нельзя человеку, сменившему фамилию с Сайбабталова на Соколовского? А отчество с Гофиуллович на Геннадьевич?

С другой стороны, и в прежние времена власти пороли кликуш. И это помогало. Как, несомненно, помогло и блогеру Соколовскому — он стал куда рассудительнее и осторожнее с высказываниями, которые могут оскорбить — и не только верующих. Общение со взрослыми людьми ребенку всегда на пользу. Жаль, что для некоторых суд и сизо — единственная возможность получить его.

В данном случае все закончилось хорошо: человек, утверждавший, что хосписы нужно закрыть, потому что его обитатели «все равно сдохнут», добровольно решил поработать волонтером в одном из них.

Дело в том, что среди «оскорбившихся» оказался губернатор Екатеринбургской области, который пришел в суд и по-отечески объяснил Руслану, в чем тот неправ, а после освобождения сходил вместе с ним в один из хосписов. Что как бы наводит на мысль, что некоторые вещи могут происходить от безотцовщины.



Помню, в Череповце была достопримечательность — пожилая женщина, бывшая учительница, которая жестко нарушала бы нынешний закон Яровой, потому что проповедовала в автобусах. С большой экспрессией.

Проповедовала она исключительно Карла Маркса, а также собственные наработки, до которых тот не успел додуматься. Или не смог. Помню, один ее вопль: «Этого не мог понять Карл Маркс! этого не мог понять Ллллленин! но это! поняла! я!»

Как на это реагировали другие пассажиры? Напишу в стиле Сергея Максимова:

Не требуется особенной сосредоточенности внимания, чтобы заметить, насколько быстро сменяется скучающее настроение присутствующих. На всех лицах появляется выражение с трудом подавляемой улыбки.

Ни малейшего намека на резкий протест, ни одного требования удалить «одержимую» из автобуса. Все сидят или стоят молча.

Правда, так бывало не всегда. Кликуша открытая вполне может нарваться на латентную. Однажды, я был свидетелем сцены, когда молодой мужчина начал бычить на старушку, вереща в ответ что-то вроде:

— Да ты кто такая! Да я тебя на базаре видел! как ты семечки продавала!

На что бывшая учительница сказала:

— Попрошу вас помолчать.

— Почему я должен молчать?! — взвизгнул в ответ собеседник.

— Потому что вы мне мешаете.

После этих слов весь автобус засмеялся, и диалог прекратился.

Повезло старушке (и всем нам на время), что мужчина тот не был депутатом.



А из истории можно вспомнить Нортона I, императора Соединенных Штатов Америки, который жил в Сан-Франциско.

Однажды новенький полицейский, который не знал местных обычаев, арестовал императора. Дело было ночью. Так вот: судья города и начальник полиции встали с постелей, отправились в участок и с извинениями освободили этого человека.

Кроме «Острова сокровищ» Стивенсон написал еще вот что:
Роберт Льюис Стивенсон
1850–1894
Из всех наших посетителей мне больше всего нравился император Нортон. Упомянув его, я прихожу к выводу, что еще не воздал должное обитателям Сан-Франциско.

В каком другом городе безобидный сумасшедший, воображающий себя императором обеих Америк, был бы окружен таким ласковым вниманием?

Где еще уличные прохожие стали бы считаться с его иллюзиями?

Где еще банкиры и торговцы пускали бы его в свои конторы, брали бы его чеки, соглашались бы выплачивать ему «небольшие налоги»?

Где еще ему позволили бы присутствовать на торжественных актах в школах и колледжах и обращаться к присутствующим с речью?

Где еще на всем божьем свете мог бы он, заказав и съев в ресторане самые изысканные блюда, спокойно уйти и ничего не заплатить? Говорили даже, что он был очень привередлив и, оставшись недоволен, грозил вовсе прекратить посещения такого ресторана.
Robert Louis Stevenson. The Wrecker.
Один из указов императора соблюдается до сих пор: жители Сан-Франциско избегают называть свой город жаргонным названием Фриско.

Еще один был частично исполнен через шестьдесят четыре года после подписания: через залив Сан-Франциско построили висячий мост.

А через сто два прорыли транспортный тоннель между Сан-Франциско и Оклендом, также в полном соответствии с указом его величества.

Возможно, сравнение неуместно: все-таки Нортон I покемонов в храмах не искал, в балаклаве не плясал. Мудростью своею он едва ли не превосходил Жириновского во всей славе его. Но ведь и он не всегда был лоялен: самым известным своим указом его величество повелели разогнать Конгресс США. И ничего ему за это не сделали.
Tilda Publishing
© 1997–2018 Игорь Клоков
Made on
Tilda