Эффект бомбардировщика

Брайан Хейнс, командир санчасти авианосца Джордж Буш, провожал закат на одной из нижних смотровых площадок так называемого острова — боковой надстройки корабля. Он делал это каждый вечер, когда позволяло время. Сегодня увидеть вечернее солнце ему не удалось, поскольку все небо было затянуто тучами. Это сильно удивило военного врача, поскольку еще два часа назад, когда он спустился в санчасть, небо было чистое. Порывами налетал сильный ветер, до горизонта гуляли высокие волны с белыми барашками наверху. Впрочем, качки на огромном судне почти не чувствовалось.

Врач ушел отдыхать в каюту и принялся смотреть фильм, но, кто убил владельца кегельбана, Брайану узнать не довелось, потому что его вызвали на главный командный пункт на экстренное совещание. Там собрался весь командный состав авианосца, кроме того, присутствовал адмирал Маклейн, главнокомандующий объединенной группировкой войск, куда входило судно.

— Пропала связь с землей, — сказал собравшимся командир корабля, вице-адмирал Том Барретт, — полностью. Этого не может быть ни при каких обстоятельствах, тем не менее, это так. Также не определяется ни один спутник.

— Это что, война? — спросил подчиненный Брайана, доктор Арнолл.

— Если бы началась масштабная война, эфир был бы весьма активен, а мы бы с вами здесь бегали как белки, — ответил адмирал.

— Может быть, спутники сбиты? — предположил командир авиакрыла подполковник Оттер.

— Никто не может сбить спутники, — возразил командир корабля, — разве что какое-то новое фантастическое оружие русских. Но и оно не может.

— А наземные станции? — спросил адмирал, — Их тоже поразило чудо-оружие? Нет сигнала ни от одной радиостанции.

— Ну, хорошо, — сказал подполковник, — мы не можем связаться с землей, тогда, может быть, что-то передадут в новостях? Давайте сядем и прослушаем все каналы, какие сможем.

Командир корабля со стоном схватился за голову.

— Да нет же, вы не понимаете, эфир чист, совсем чист, полностью, абсолютно, как во времена, когда Маркони еще ходил в школу. Нет никаких сигналов ни от каких радиостанций, ни военных, ни коммерческих, никаких вообще.

Военные долго молчали, не в силах сразу переварить эту новость. Потом снова высказался командир авиакрыла:

— Что, если сильнейшее излучение от взрыва сверхмощных ядерных зарядов уничтожило электронику? Накрыло все северное полушарие.

Командир корабля пожал плечами.

— Можем взять это за рабочую версию. Правда, наша электроника почему-то исправна. Гадать бесполезно, нужно решить, что делать.

— Вернуться на базу, — сказал адмирал, — или послать туда самолет.

— База уже вне доступности авиации, — сказал командир авиакрыла, — а GPS работает?

Вице-адмирал посмотрел на него, как будто удивившись, почему ему самому не пришла в голову эта мысль.

— Нет, не работает. Я же сказал: не определяется ни один спутник.

— Тогда как самолет найдет дорогу? Как судно найдет дорогу? По звездам?

Собравшиеся замолчали.

— Самый простой способ вернуться на базу, — нарушил молчание командир корабля, — это взять координаты последней известной точки, где находилось судно, и взять от нее направление обратно, на Норфолк. По компасу. Как будто мы еще в ней. Точка была определена часа полтора назад, и мы от нее удаляемся.

— Остановите корабль, — скомандовал адмирал.

— Да, сэр, — командир авианосца подошел к командному пульту и, повернув несколько рукояток, положил судно в дрейф.



Два парашютиста шли через кукурузное поле. Рослый чернокожий Майк и светловолосый Дэннис, немного меньше ростом, но шире. Шел дождь. Друзья долго пробирались через заросли, пока не вышли на извилистую грунтовую дорогу, идущую через поля. Они были намерены совершить небольшой марш-бросок до видневшегося вдали захолустного городка.

Дорога вскоре слилась с другой, прямее и ровнее, но тоже грунтовой. Оба десантника вымокли, на ботинки налипла грязь.

Потянулись усадьбы с белыми заборчиками, но дорога не стала лучше, напротив — грязи стало больше. Разведчики прошли еще пару миль. Здесь широкая и прямая, утопающая в грязи улица шла между красивых особняков, трактиров и салунов. Людей почти не было, а те, которые были, провожали приятелей странными взглядами.

Наконец парашютисты пришли в центр городка и остановились, открыв рот, созерцая Белый дом и, в отдалении, здание, отдаленно похожее на Капитолий, но увенчанное зеленым медным куполом.



— А, ну все понятно, — с облегчением сказал Дэннис, — голливудские декорации. Очень похоже, кстати. Совсем как настоящие. Фильм, наверное, снимают про средневековье.

— Про средневековье? — переспросил Майк.

— Ну да, про ведьм и инквизицию.

— У нас в стране не было инквизиции. Что другое было, а инквизиции не было.

— Ну, я в этом не разбираюсь.

От одного из деревьев аллеи, ведущей к Белому дому, отделилась фигура и нетвердой походкой двинулась к ним.

— Ты зачем так вырядил негра? — спросил мужчина, приблизившись, — Это смешно. А ты сам чего так вырядился? Что у вас в мешках?

Мужчина стоял и требовательно смотрел на Дэнниса. Тот не знал, что ответить, и молча смотрел на подошедшего. Он был одет в старый и грязный пиджак, еще более грязные брюки и видавший виды жилет. Зато вокруг шеи был повязан совершенно новый галстук. Мужчина стоял на ногах не слишком устойчиво, было понятно, что на сегодня ему хватит.

— Ну, так что? Я, кажется, ясно спросил?

— Я все понимаю, — ответил Дэннис, — но на вашем месте я в любом случае не стал бы его так называть.

— Кого? — спросил мужчина.

— Его, — Дэннис показал на Майка.

— А как я его назвал?

— Негром, — ответил Майк.

Мужчина вытер слезящиеся глаза и, изо всех сил растопырив их, внимательно посмотрел на Майка.

— А разве он не негр? Простите меня, слепого дурака, если я не разглядел. Он что, мексиканец?

— Мы говорим про слово, не надо просто употреблять это слово, оно обидное, — пояснил Дэннис.

— Почему оно обидное?

— Потому что «негр» означает «черный», — сказал Майк.

— А ты какой? Зеленый, что ли?

Майк покинул беседующих и медленно пошел дальше, по направлению к Белому дому. Дэннис с сочувствием посмотрел ему вслед.

— Нехорошо вы делаете. Зачем вы его обидели? — сказал он пьянице.

— Да чем же я его обидел?

— Назвали нехорошим словом.

— Да почему же я не могу негра назвать негром?

— Потому что он обижается.

Пьяница заплакал. Он схватился за Дэнниса — то ли он переполнявших его чувств, то ли для того, чтобы удержаться на ногах.

— Ты хороший человек. Я тоже люблю негров. И я никому не дам в обиду Эфраима и Авигею.

— Кто это?

— Это мои слуги. Если они провинятся, я лучше их сам побью. И ты лучше сам побей своего негра, если он не будет тебя слушаться, а другим в обиду не давай.

— Он не слуга, он мой друг.

— Кто?

— Майк.

— Какой Майк?

Поняв, что дальше разговаривать бессмысленно, Дэннис отцепил от себя руки пьяницы, и, позаботившись о том, чтобы тот остался хотя бы ненадолго в вертикальном положении, бросился догонять Майка. Поравнявшись с ним, он осторожно сказал:

— Ты не обижайся на него, он же просто дурак, к тому же пьяный.

— А я и не обижаюсь, — ответил Майк.

Друзья молча шли дальше.

— Какие отличные декорации, — заметил Майк, — и актеры замечательные. Не могут выйти из роли.



— Итак, — сказал адмирал Маклейн на одном из совещаний, — на дворе 1849 год. Самым правильным было бы в этой ситуации проснуться и рассказать жене необычный сон, но, к сожалению, мы не можем этого сделать. И я приношу извинения тем разведчикам, которых я мог оскорбить своим недоверием к их отчетам. Теперь, когда я сам посетил несколько городов и встретился со множеством людей, все мои сомнения отпали.

— Следует ли продолжать прослушивать эфир? — спросил командир разведслужбы.

— Да, на случай, если мы обнаружим другие корабли, затянутые во временной провал, если воспользоваться термином доктора Арнолла.

— На нашей встрече с президентом Соединенных Штатов возник вопрос о правовом статусе авианосца, — сказал командир корабля, — должны ли мы встать под руководство президента, как верховного главнокомандующего армией и флотом? Во время встречи вы не дали ответа.

Вопрос привел адмирала в сильное волнение.

— О каком подчинении может идти речь? — только что не закричал он, — Я подчиняюсь президенту Бараку Обаме, а не упомянутому вами Закари Тейлору. Мы не можем перейти под руководство людей, появившихся в нашем окружении из-за странного, неисследованного феномена — это будет дезертирством. Не может быть и речи даже об установлении дружественных отношений.

Командир авианосца посмотрел на адмирала с удивлением.

— Да, именно так, — продолжал тот, — вы что, не были на берегу? Вы не видели, что там творится? Вы не поняли, что представляют из себя эти люди? Это дикари. Невежественные люди, находящиеся на низкой ступени развития.

— Вы правда считаете Закари Тейлора, Авраама Линкольна и Сэмюэла Морзе дикарями, находящимися на низкой ступени развития?

— Конечно, — ответил адмирал, не моргнув глазом, — как можно думать по-другому? Машин нет, дорог нет, авиации нет, ставятся жалкие опыты по электричеству, которым никто не придает большого значения и не торопится финансировать, столица страны утопает в грязи.

— Но значение наших предков — это не только материальная культура, есть и другие стороны жизни, — возразил командир корабля.

— Про другие стороны даже подумать страшно, — ответил адмирал, — постоянно происходит циничное нарушение прав человека во всех областях. Процветает работорговля, женщины лишены множества прав, интересы коренных американцев никого не интересуют, о защите сексуальных меньшинств никто и не слышал.

— Они решают другие задачи, — сказал командир разведслужбы, — разве вы не слышали, что говорил на нашей встрече губернатор Кэмпбелл? Свергнуто господство Англии, создано государство, свободное от тирании, с выборной системой руководства, утверждена свобода вероисповедания, запрещена цензура, и присутствует настоящая свобода слова.

Адмирал отмахнулся от слов командира разведслужбы как от мухи.

— Все это пустые отговорки. Наш священный долг — научить их настоящей демократии и свободе. Я намерен нанести несколько бомбовых ударов по наиболее значимым объектам туземцев с целью сделать их более сговорчивыми, а затем посадить в кресло президента устраивающего нас человека.

Офицеры молча уставились на адмирала.

— Да, — продолжал тот, — и мы должны с честью совершить этот нелегкий труд.

— А как же эффект бабочки? — спросил командир корабля.

— Какой эффект бабочки? — не понял адмирал.

— Это из одного фантастического рассказа, там люди попадают в прошлое, приняв все меры к тому, чтобы ничего не трогать, но один из них случайно раздавливает бабочку, и из-за этого меняется будущее.

— Из-за бабочки? Каким образом?

— Ну, бабочка погибла, не оставив потомства, от недостатка бабочек от голода погибла птица, тоже не оставив потомства, и так далее, цепочка продолжилась до наших дней.

— Полная чушь: погибшая бабочка не выпила свой нектар, другая выжила благодаря этому, или, проще, другие бабочки размножились, заполнив экологическую нишу, и птица не погибла. Предлагаю подумать в свободное время об эффекте шара — если положить в миску стальной шар и немного его потолкать, он все равно вернется в исходное положение. Небольшие воздействия не влияют на результат.

— Вы говорили о бомбардировках, — сказал командир корабля, — это большое воздействие.

— Меня не интересуют фантастические рассказы, это вымыслы, для меня намного важнее права человека.

— Неизвестно, вернемся ли мы в будущее, — сказал доктор Арнолл, — и сможем ли наблюдать результат наших действий. Даже неизвестно, уходили ли мы в прошлое. Возможно, вселенная клонировалась на ранних этапах своего развития, и сейчас существует параллельная нашей вселенная с немного замедленным течением времени, поэтому здесь 1849 год. Мы сюда каким-то образом попали, но вернемся ли обратно? Кроме того, если вы думаете, что отправив на берег множество молодых парней, вы защищены от риска получить от кого-то из них потомство, то вы глубоко заблуждаетесь. А это тоже эффект бабочки, и мы, возможно, его уже получили.

— На берег никто больше не сойдет, — сказал адмирал, — но не из-за упомянутого эффекта, а из-за соображений безопасности.



— Джентльмены, эти люди настоящие чудовища, — сказал президент Соединенных Штатов на утреннем заседании своего кабинета, — среди них есть содомиты, которые не только не стыдятся своих постыдных страстей, но даже имеют возможность преследовать людей, осмелившихся осудить их образ жизни.

Белый дом, дагерротип 1846 года.

Президент стоял у окна. Величественный и серьезный старец с изрезанным строгими морщинами лицом. Он подошел к большому столу и пригласил присутствующих сесть.

Закари Тейлор, 12-й президент США, дагерротип 1843 года.

— Как это возможно? — спросил вице-президент Миллард Филлмор.

— Из-за особенностей законодательства их страны.

— Так, все-таки, что это за страна?

— Они утверждают, что это наша страна.

— Нам это известно, но неужели вы действительно думаете, что путешествия во времени возможны?

Миллард Филмор, 12-й вице-президент США.

— Мы не можем погрязнуть в дискуссиях на эту тему, — твердо ответил президент, — у нас есть вполне определенная ситуация: в двухстах милях от нас стоит огромный корабль, набитый невероятным оружием, и им обладают люди, которые считают себя жителями нашей страны, но отличаются они от нас больше любых иностранцев, потому что нет на земле таких странных людей и с такими необычными представлениями по целому ряду вопросов.

— Губернатор Вирджинии Дэвид Кэмпбелл утверждает, что один из офицеров, встречавшихся с ним, в действительности является женщиной, изменившей пол путем какого-то медицинского вмешательства.

— Каким образом?

— У них чрезвычайно развита хирургия, они даже могут пересадить сердце от одного человека к другому. Если у человека больное сердце, ему могут пересадить сердце от свежего трупа, и оно еще несколько лет будет работать.

— То есть, они пересадили голову женщины на тело мужчины? — спросил министр финансов Уильям Мередит.

Уильям Мередит, 19-й министр финансов США.

Вице-президент задумался.

— Я точно не знаю, кажется, нет, головы они пересаживать не умеют, это было сделано каким-то другим способом. Та женщина хвасталась губернатору, что у нее начали расти волосы на подбородке.

— Жаль, что нельзя пересаживать головы, — сказал президент, — я знаю много людей, которым это пошло бы на пользу. А скажите, другие женщины в брюках у них настоящие?

— Да, это обычные переодетые женщины. Правда, они умеют стрелять из разных видов оружия и управлять сложными механизмами. Вы знаете, — добавил вице-президент, — большинство из этих людей совсем не плохие, они приветливы, доброжелательны и всегда готовы помочь.

— Или хотят казаться такими, — сказал военный министр Джордж Кроуфорд, — я не верю их улыбкам. Вы видели, чтобы люди столько улыбались? Только азиат будет так улыбаться после того, как надумает вас зарезать — для усыпления бдительности.

Джордж Кроуфорд, 21-й военный министр США.

— Да нет же, — ответил вице-президент, — между собой они обращаются точно так же. Да и видно, когда человек доброжелателен, а когда натянул на себя улыбку. Выдают глаза. У многих морщинки у глаз такие, как будто эти люди улыбались с колыбели, всю жизнь.

— Тогда эти люди — сумасшедшие, — ответил военный министр, — нормальный человек ни за что не станет столько улыбаться, зачем ему это нужно?

— Но, при этом, чудовищами они считают нас, — сказал вице-президент, — в основном из-за рабства, но не только.

— Проблема рабства существует, — сказал президент, — и мы предпринимаем шаги к ее решению. Например, в Вашингтоне торговля рабами запрещена. Конечно, сделано очень мало, но мы ведь не можем взмахнуть волшебной палочкой и изменить общество за мгновение. Есть разные силы, слишком многие за рабство, и они имеют те же права, что и сторонники его отмены. Когда-нибудь эта проблема будет решена, но почему эти люди считают себя вправе навязывать нам свою волю? Это абсолютно нелегитимно.

— Для них легитимность — это сила, — сказал военный министр.

— Мы построили страну, в которой сила это закон, и мы должны предпринять все возможные меры для ее защиты, — ответил президент.

— Неужели у них, правда, президент — негр, а государственный секретарь — женщина, к тому же воинственная? — спросил Джекоб Колламер, генеральный почтмейстер.

Джекоб Колламер, 13-й генеральный почтмейстер США.

— Воинственная женщина? — переспросил министр финансов, — Как Жанна д'Арк?

— Боюсь, сравнение не совсем уместно, — ответил вице-президент, — впрочем, если вы считаете, подобно некоторым людям, Жанну д'Арк ведьмой, тогда конечно.

— Они думают, что нападают на нас исключительно во имя свободы, — сказал Джон Клейтон, государственный секретарь.

Джон Клейтон, 18-й Государственный секретарь США.

— А мы во имя чего работаем? — спросил вице-президент.

Присутствовавший на совещании генеральный прокурор Реверди Джонсон схватился за голову:

— Вопрос рабства такой тонкий, столь многие люди еще не определили свою позицию по нему, — он бросил на президента осторожный взгляд, — разве можно вести себя в этом вопросе, подобно слону в посудной лавке?

— Именно поэтому нам лучше оставить в тайне требования этих людей, пока не закончится срок выдвинутого ими ультиматума, — ответил президент, — может быть, это пустые угрозы, в обратное мне трудно поверить. В любом случае, даже если бы мы захотели, то не смогли бы выполнить их требования по отмене рабства и предоставлению женщинам избирательных прав. Есть законные процедуры, и мы не в силах их нарушить.

— Все ли люди эвакуированы из Капитолия и ближайших к нему зданий? — спросил вице-президент у Томаса Юинга, министра внутренних дел.

Томас Юинг старший, 1-й министр внутренних дел США.

— Да, оцеплены все здания и близлежащая территория.

К присутствующим обратился министр военно-морских сил Уильям Престон:

— Насколько велика возможность нападения? На самом ли деле у них есть средства осуществить угрозу?

— Если они могут сбрасывать людей с летательных аппаратов, то что им мешает бросать с них бомбы? — ответил военный министр.

— В последний раз Капитолий разрушили французы, — сказал министр финансов, — неужели на этот раз его уничтожат наши соотечественники?

Капитолий, дагерротип 1846 года.

— Это не наши соотечественники, а абсолютно чужие нам люди, — ответил вице-президент, — если наши потомки будут хоть немного похожими на них, то лучше бы Америку не открывали. А какой у них акцент... А эта манера ходить прилюдно в нижнем белье... Вы бы пошли по улице в кальсонах и короткой трикотажной рубашонке без рукавов? А стали бы слушать паровой молот в качестве музыки? Что должно быть внутри человека, чтобы он любил слушать паровой молот? Возможно, это вообще не люди, а какие-то неизвестные науке существа.

— Я думаю, ничего не случится, — сказал генеральный почтмейстер, — у них не хватит наглости сделать это.

Раздался сильный удар, от которого во всем здании зазвенели стекла. От следующего некоторые из них вылетели.

— Все вон из здания! — взревел президент голосом боевого генерала.

Министры и прочие находящиеся в здании люди высыпали на улицу. В полутора милях к востоко-юго-востоку над городом поднимался столб дыма.



Авианосец стоял на якоре в открытом море в пяти морских милях от побережья и в двадцати шести от Норфолка, на некотором удалении к югу от входа в Чесапикский залив. Джеймс Маклейн, главнокомандующий объединенной группировкой войск, собрал очередное собрание. Настроение адмирала было хорошее.

— Примите мои поздравления, достигнуты отличные результаты: главная база рабовладельцев разрушена, произведены массовые зачистки местности, предотвращено, по крайней мере, двадцать судов Линча. Не обошлось, конечно, и без небольшого недоразумения — один из вертолетов расстрелял триста человек, собравшихся на похороны, потому что пилот подумал, что они хотят расправиться с присутствующими в толпе афроамериканцами. Оказалось, что это просто слуги. Но такие инциденты неизбежны. Приглашаю всех на небольшой фуршет по поводу успешного завершения операции. Теперь, надо полагать, туземцы станут сговорчивее.

— А разве проводились какие-то переговоры? — спросил во время фуршета Брайан Хейнс у своего заместителя, хирурга, доктора Арнолла.

— Нет, но попытки были. Какие могут быть переговоры, когда люди просто машут на вас руками, говорят «нет, нет, это невозможно», а потом долго рассказывают про какие-то особенности их культуры и внутренней политической ситуации. Их понять слишком сложно или невозможно вообще. Но это и не нужно.

— Интересно, почему они не улыбаются? — присоединился к разговору один из летчиков, — Только когда их что-то насмешит.

— Не читали Дейла Карнеги, — ответил доктор Хейнс.

— Вы думаете, поэтому?

— Да.

— Но я тоже не читал.

— Ваша мама читала.

— Не понимаю я этих туземцев, — сказал другой пилот, — они какие-то замороженные. Мне кажется, если их начать убивать, то они даже не поймут, что происходит.

— Нет, они не так сильно отличаются от нас, — ответил Брайан, — просто они по-другому выражают свои чувства. Здесь совершенно другая культура, манера общения, интонации речи и способы выражения эмоций.

Следующий день был выходной. С утра желающие получили возможность искупаться за бортом судна.

Авианосец внутри и снаружи В виде ленты

Вечером похолодало, налетел сильный ветер. Том Барретт зашел на главный командный пункт. Там сидел Джеймс Маклейн и изучал карты.

— Вы полагаете, новый президент, наш ставленник, будет лучше? — спросил адмирала командир корабля.

— Не знаю, наверное; не зря же мы все это затеяли.

— А все-таки жаль, что Авраам Линкольн почему-то отказался возглавить задуманную нами лимонную революцию.

— Найдем другого.

— Другого Авраама Линкольна?

— Да, или похожего.



— Теперь, джентльмены, нам придется собираться каждый день в другом здании с целью обеспечения безопасности федерального правительства, — сказал президент на совещании.

Сегодня кабинет заседал в небольшом частном особняке не окраине города.

— Прошу высказываться по поводу сложившейся ситуации, — предложил президент.

— Этих людей следует считать нашими злейшими врагами и уничтожить, — сказал министр военно-морских сил Уильям Престон.

Уильям Б. Престон, 19-й министр военно-морских сил США.

— Несомненно, — ответил президент, — но каким образом?

— Мы нагрузим порохом пароход, подойдем к судну и взорвем его, — сказал военный министр.

— Невозможно, — ответил министр военно-морских сил, — они уничтожат любое судно, приблизившееся к их кораблю без договоренности и досмотра. Они много раз об этом заявляли.

— Силой нам их не победить, — сказал вице-президент, — у них значительное превосходство в области вооружений. Нужна какая-то военная хитрость.

— Начнем переговоры, — сказал государственный секретарь, — и будем их всячески затягивать, а, тем временем, что-нибудь придумаем.

— Да, это правильно, — согласился президент, — постараемся им понравиться, чего бы нам это не стоило. Вы можете улыбаться? Мистер Джонсон, улыбнитесь, пожалуйста, как эти люди... Нет, не так... Намного сильнее... Выглядит устрашающе, конечно, но если потренироваться, может быть, и получится.

Реверди Джонсон, 21-й генеральный прокурор США.

— Они, как ни странно, необычайно наивны и сентиментальны, — сказал министр внутренних дел, — мне кажется, мы без особого труда сможем стать их лучшими друзьями.

— У кого-нибудь из вас есть смышленый слуга? — спросил вице-президент, — Нарядим его как джентльмена, а министр внутренних дел пусть возьмет его к себе помощником. Будем брать его на все переговоры.

Министра последнее высказывание как будто слегка шокировало.

— А что мы скажем людям с нашей стороны?

— Пустите слух, что это ваш лакей.

— И не называйте негров неграми, — добавил государственный серкетарь.

— Как же нам их называть? — спросил министр финансов.

— Афроамериканцами.

— Неужели?

— Да, только так.

— Не должны ли мы тогда называть себя англоамериканцами?

— Это не обязательно.



Месяц прошел в переговорах и в попытках граждан молодой республики понравиться нападавшей стороне и найти способ устранить военную угрозу. Эти попытки, в целом, были довольно успешны, но адмирала Маклейна все чаще посещала мысль о бесплодности и ненужности дипломатических усилий. Наконец, он собрал офицеров и произнес речь:

— Мы напрасно теряем время. Они только делают вид, что идут нам навстречу, а на самом деле втягивают нас в разговоры ни о чем. Я никому не позволю водить нас за нос. Нужно разработать операцию по устрашению местных племен и их вождей. Можно, например, летать над городом на низкой высоте и большой скорости. Пусть истребитель перейдет звуковой барьер над центром их городка. Можно ночью взорвать снаряды в поле за городом. Это заставит их задуматься, если, конечно, они в принципе способны это делать.

— А как быть с запасами? — спросил начальник снабжения.

— А что с запасами?

— Продовольствия осталось на пять месяцев, а сегодня еще случился инцидент с туалетной бумагой. Это, конечно, не так принципиально для боеспособности, но все же.

— Какой инцидент?

— Прорвало водопроводную трубу над одним из складов, где хранилась туалетная бумага и другие средства личной гигиены. Все уничтожено водой.

— Вы, правда, считаете это маловажным для боеспособности?

— Да, сэр.

— Напрасно. Снабжение — это первое дело для боеспособности. На сколько дней хватит оставшейся туалетной бумаги?

— Не больше, чем на неделю.

— А средств женской личной гигиены?

— Тоже около того.

Адмирал замолчал. Он думал.

— Я сейчас вернусь, — сказал он после пятиминутного размышления.

Джеймс Маклейн вышел на внешнюю палубу. На нем не было лица. В океан садилось солнце, кричали чайки, но он ничего не видел и не слышал. Он стоял, вцепившись в планшир, и напряженно думал.

Минут через десять командующий группировкой войск вернулся к офицерам. Те никогда не видели адмирала таким мрачным.

— Ничего не поделаешь, — сказал он собравшимся, — обстоятельства сильнее нас. Придется свернуть военную кампанию.

— Вы хотите отказаться от ваших планов из-за нехватки туалетной бумаги? — спросил командир авианосца.

— Да, а что?

— Но это как-то непонятно.

— Что же тут непонятного? Без помощи аборигенов мы не сможем наладить ее выпуск. Поэтому в ближайшее время придется вплотную заняться вопросами снабжения. Хорошо, что сейчас у нас временное перемирие.

— Но разве нельзя что-нибудь придумать? Как-нибудь обойтись без нее?

— Что тут можно придумать? Пользоваться сеном, как дикари? А что вы предложите женщинам?

— А что делают женщины на берегу в соответствующей ситуации?

Адмирала передернуло.

— Пойдите и спросите у них. На мой взгляд, мы, цивилизованные люди, ни в коей мере не должны уподобляться туземцам и подражать их безумным, диким нравам.

— Неужели нельзя ничего сделать? — спросил доктор Арнолл, — Например, пойти в Канаду и организовать производство там.

— Зачем? — уныло ответил адмирал, — Местные племена сейчас достаточно дружественны. Наша задача сейчас — это создать базу на берегу. Впоследствии мы сумеем защитить ее от врага.

— Но...

— Нет, надо иметь мужество признавать свое поражение.



По причине ослабления опасности кабинет президента снова собирался в Белом доме.

— Должны ли мы пойти навстречу этим людям в их намерении наладить на берегу производство недостающих им вещей? — спросил президент.

— Ни в коем случае, — сказал военный министр, — если им чего-то не хватает, значит, они в осаде. Сейчас им не хватает каких-то пустяков, но надо дождаться, когда у них кончится вода и продовольствие. Что они тогда будут делать?

— Вода у них не кончится, — ответил министр военно-морских сил, — на корабле они каким-то образом добывают пресную воду прямо из морской воды.

— Каким таким образом?

— Превращают соленую воду в пар, а тот конденсируют на холодной поверхности устройства, охлаждаемого забортной водой, и пар превращается в воду, естественно, пресную, — ответил консультант по научным вопросам Уильям Хауэлл.

— Сколько же нужно топлива, чтобы постоянно кипятить столько воды, чтобы хватило на несколько тысяч человек? Где они будут брать топливо для этого устройства и для движения корабля?

— По их словам, у них на борту есть две установки, обладающие огромным запасом энергии, способные двадцать лет производить любое нужное кораблю количество горячей воды и пара, — ответил консультант, — но как устроены эти установки, они не говорят.

— Потому что это блеф, — ответил военный министр.

— Мы не знаем, блеф это или нет, — возразил президент, — люди, сумевшие построить летательные аппараты, могут построить и устройства для производства пара. А в тайне они их держат по причине военной тайны.

— Нет, — возразил консультант, — они не держат ничего в тайне, потому что считают, что мы все равно не сможем сделать ничего подобного. Доктор Арнолл изо всех сил старался объяснить мне их работу, но не смог, потому что сам знал недостаточно. Внутри находится некий металл, и он по какой-то причине сам собой нагревается. Но почему он нагревается, доктор объяснить не смог.

— А еда у них тоже появляется сама собой?

Консультант задумался.

— Насчет еды они ничего не говорят, но на борту такого огромного судна могут находиться большие запасы. Правда, и толпа едоков огромная.

— А сколько они едят! — добавил министр финансов, — Вы когда-нибудь видели, чтобы люди столько ели? И такую дрянь. Не может быть, чтобы в нашей стране могла когда-либо вырасти такая дрянная еда.

— Это корабельная еда, она всегда такая, — возразил военный министр.

— Нет, они убеждали меня, что на берегу у них еда точно такая же.

— Врут, — сказал министр военно-морских сил, — для поддержания престижа флота. Нигде на берегу не может быть такой отвратительной пищи.

— Мы сможем узнать, чего им не хватает, по тому, что они станут у нас закупать, — сказал министр финансов.

— Не получится, — ответил президент, — я, как человек военный, знаю, что пополнять запасы в обозе нужно не тогда, когда они истощились, а когда есть возможность. Так мы только сможем узнать, что им вообще нужно. Пока что им нужны какие-то пустяки, но это может быть обманный маневр.

— Чем они станут расплачиваться с поставщиками, если мы не станем препятствовать торговле? — спросил министр финансов.

— Это важный вопрос, — ответил президент, — они предлагают нам в аренду несколько устройств для мгновенной передачи сообщений на расстояние. За большие деньги. Для армии такие устройства представляют огромную ценность.

— То есть мы же, правительство, и профинансируем наших врагов, так получается?

— Получается так.

— Мы тянем время, — сказал военный министр, — но придумать, как уничтожить этот чертов корабль, до сих пор так не смогли.

— Ваше замечание не совсем верное: кое-какие соображения у нас уже есть, — ответил министр военно-морских сил, — вчера на корабле сломались все гальюны.

— Вы шутите? — спросил министр финансов.

— Нет, я говорю абсолютно серьезно.

— Я не понимаю, как может сломаться даже один гальюн — чему там ломаться? А все одновременно — это выше моего разумения.

— Это потому что вы не были на корабле, и думаете, что гальюны у них устроены так же, как на наших судах, то есть в виде простого отверстия на носу судна, через которое видно забортную воду.

— А у них разве не так?

— Нет. У них гальюны размещены по всему кораблю и соединены тонкими трубами, в которых особая машина создает отрицательное давление, то есть откачивает нечистоты вместе с воздухом.

— Зачем?

— Для уменьшения количества воды для смывания нечистот.

— Я знал, что у них мало воды, — сказал военный министр.

— У людей, которые льют пресную воду в гальюны, воды не мало, — возразил министр военно-морских сил, — они стремятся уменьшить не столько расход воды, сколько количество нечистот, которые они очищают перед выбросом в море.

— Они очищают нечистоты перед выбросом в море? — спросил министр финансов.

— Да.

— Но зачем?

— Берегут природу.

Министр финансов еле сдержал смех.

— Какой же вред природе от естественных человеческих испражнений?

— Не знаю, но они думают, что какой-то есть.

— Не должны ли мы тогда попросить всех акул, рыб и китов справлять нужду в строго определенных местах и очищать там воду и дно?

— Мы уходим от темы, — сказал военный министр, — неважно, почему они сделали такие гальюны, важно, что они сломались, и им может понадобиться наша помощь в изготовлении каких-нибудь деталей.

— И, все-таки, я не понимаю, — продолжал министр финансов, — они могут построить летательные аппараты, но не могут сделать унитазы?

— Возможно, они считают ниже своего достоинства делать простые вещи, — сказал консультант по вопросам науки, — мне говорили, что более простая система с толстыми трубами потребляла бы больше воды, но исключила бы возможность сломаться всем гальюнам одновременно.

— Мы можем предложить им сделать альтернативную простую систему и таким образом лучше узнать их корабль, — сказал министр военно-морских сил, — может быть, мы найдем места, где они хранят боеприпасы, и сможем их подорвать.

— Согласен, — сказал президент, — кроме того, их летательные аппараты двигаются не сами по себе: внутри горит керосин, и каким-то образом за счет этого создаются сильные воздушные струи, которые толкают летательный аппарат вперед. У них должно быть много керосина. Если удастся его поджечь, на корабле возникнет пожар.



Наступил полный штиль, и авианосец стоял абсолютно неподвижно. Но вечером ветер принес грозу. Дождь хлестал по палубе, в отдалении гремел гром.

С не меньшей яростью гремел адмирал Маклейн:

— Надо найти прадедушек придурков, которые поставили нам эту несчастную вакуумную систему, и пристрелить. Она ломалась уже не знаю сколько раз. Что прикажете делать? Двадцать работающих гальюнов на пять тысяч шестьсот восемьдесят человек. О какой боеспособности может идти речь? Мы попадаем во все большую зависимость от туземных племен и их предводителей.

Присутствующие молчали.

— Так что делать? Высказывайтесь.

— Нам предложила свои услуги фирма «Митчелл и Джексон», они могут сделать гальюны старинной конструкции, — сказал главный механик, — в них будет использоваться забортная вода, а смыв осуществляться прямо в океан.

— Какое варварство, — поморщился адмирал, — но все лучше, чем использовать не по назначению раковины и душ. Зовите этих людей и послушаем их условия.

— Я больше не могу! — взвизгнул главный механик, и присутствующие удивленно уставились на него, — Дайте мне интернет, я не могу работать без интернета! Я хочу, я требую интернет! Высокоскоростной доступ, оптический кабель, — главный механик закатил глаза и начал грезить, — логин, пароль, опять накидали спам, подонки, ответить на самые важные письма, на остальные — потом, гугл, ресурсы для взрослых... почему не грузится? Почему не грузится?!

Главного механика затрясло.

— Выведите его, — распорядился адмирал.

Двое офицеров взяли изгибающегося в конвульсиях главного механика и вывели на свежий воздух.

— Четвертый срыв за неделю, — сказал доктор Хейнс, — на этот раз у Натана.

— Неудивительно, — ответил доктор Арнолл, — я сам страдаю от отсутствия интернета. Аборигены как-то спросили меня о причинах чумы, и я сказал, что она вызывается микроорганизмами. Это они восприняли спокойно. Но когда я сказал, что поднятие теста, сквашивание молока и спиртовое брожение вызываются тоже микроорганизмами, они подняли меня на смех и сказали, что так говорят только невежественные люди. Они думают, что это — химические процессы. И я не мог им ничего доказать. У меня нет информации. Без интернета я — как без рук.

— Вы не догадались предложить им проделать опыт Пастера? — спросил Брайан.

Доктор Арнолл смутился.

— Ну, знаете, как-то на ум не пришло... Конечно, если бы я почитал разные статьи, то рано или поздно эта мысль пришла бы мне в голову, а так — нет.



На очередное заседание кабинета в Белом доме пригласили главного инженера фирмы «Митчелл и Джексон» Дэвида Уолтона.

— Джентльмены, — сказал он, — мы провели большую работу, и выполнение заказа близится к завершению. А по секретному поручению ситуация такова: пройти в помещения с боеприпасами невозможно, там могут находиться только люди со специальным разрешением.

— Жаль, — сказал министр военно-морских сил, — но этого следовало ожидать.

— Да, к сожалению, это так, но, все же, мы нашли решение поставленной перед нами задачи. Прокладывая трубы, мы сделали секретный лаз в служебный канал, используемый под горизонтальные трубы, назначение большинства из которых нам неизвестно. Там нет людей, и один из наших сотрудников пролез по этому каналу почти через весь корабль. Он долгое время исследовал ставшую таким образом доступную нам часть судна и нашел большую емкость с керосином.

— Как ему это удалось? — спросил военный министр, — Он уверен, что в емкости именно керосин?

— Да. Он медленно и совершенно бесшумно сверлил трубы самым тонким сверлом, какое у нас есть, при помощи коловорота, а потом затыкал отверстия свинцовыми гвоздиками и прижимал их хомутами. Самое трудное было скрыть запах керосина, поскольку совсем избежать его утечки при выполнении такой работы, как вы понимаете, невозможно. В той емкости именно керосин, и там его не меньше двадцати тысяч галлонов.

— Это много, — сказал военный министр, — но как его поджечь?

— Мы уже подумали об этом, — ответил инженер, — так же медленно и бесшумно было просверлено две дюжины полудюймовых отверстий в трубе, подходящей к верхней части емкости. Все они закрыты свинцовыми пробками и прижаты хомутами. А на нижней трубе мы нашли технологическую заглушку, которую можно снять. Один из нас вынет пробки, снимет заглушку и подожжет керосин.

— Отлично, — сказал министр военно-морских сил.

— Да, но это опасно, — сказал президент, — кто это сделает?

— Джентльмены, — ответил Дэвид, — я долго думал, и хочу предложить вам мою кандидатуру. Я в прошлом военный человек и не привык бояться опасности.

Собравшиеся замолчали, обдумывая предложение.

— Это благородно с вашей стороны, — нарушил молчание президент, — вы достойный сын нашей республики.

— Хорошо, — сказал министр военно-морских сил, — если вы это сделаете, то проявите себя настоящим патриотом, но как спасетесь вы сами и ваши люди?

— Об этом я тоже подумал, — ответил Дэвид, — в субботу я скажусь больным и останусь на судне, в то время как другие люди из нашей фирмы отправятся на берег. На корабле нам предоставлены каюты на восемь человек, разделенные перегородками. «Приступ» у меня быстро кончится, но я сошлюсь на слабость и буду все воскресенье лежать в постели. В понедельник я «почувствую себя лучше» и начну работу, не дожидаясь прибытия моих людей. Осталось придумать причину, по которой они задержатся, просто на всякий случай — если все получится, спрашивать никто не станет.

— План представляется разумным, — заметил министр военно-морских сил, но вы не сказали, как собираетесь спасаться сами.

— Главное — это поджечь корабль, — ответил Дэвид, — но, конечно, я продумал пути к отступлению. На борту есть множество так называемых спасательных жилетов, у них внутри то ли пробковое дерево, то ли какое-то другое легкое вещество. После совершения задуманного я надену один из них, если меня, конечно, прежде не арестуют, прыгну с борта и поплыву к берегу. Правда, высота борта очень большая, можно убиться или потерять сознание, ударившись о воду, но я не хочу спасаться вместе с остальными людьми, мне более всего важна быстрота. Я хочу попросить, чтобы мне навстречу выслали лодку.

— Нужно выслать не только лодку для вашего спасения, — сказал президент, — но вместе с ней множество лодок и больших судов для спасения остальных людей.

— Не вижу нужды заботиться о спасении этих апокалиптических чудовищ, — сказал военный министр.

— Нет, джентльмены, — ответил президент, — если всеблагое Провидение пошлет нам помощь, и мы сможем защититься от военной угрозы, исходящей от этих людей, то мы должны будем позаботиться об этих несчастных и о спасении их заблудших душ.

— Это будет великодушно с нашей стороны, — согласился министр военно-морских сил, — нужно проявлять милость к побежденному врагу. Но нужно учесть, что на борту есть великое множество спасательных шлюпок и разных приспособлений. Эти люди прекрасно помогут себе сами.

— И, все же, нельзя исключать возможности уничтожения пожаром части этих средств или трудностей в их спуске на воду. Людей там очень много. Давайте подумаем, какие суда мы можем направить к выходу из Чесапикского залива, и под каким предлогом.

— Что, если на лодке не заметят вас? — спросил министр военно-морских сил.

— Тогда я проплыву все пять миль сам. Но они заметят меня. Жилеты у них оранжевые и очень яркие.



Ранним утром понедельника адмирал Маклейн стоял на главном командном пункте авианосца и смотрел в стереотрубу на суету парусных судов у входа в Чесапикский залив.

— Какого черта там делают все эти корыта? — спросил он у командира корабля.

— Мне говорили про какую-то ярмарку. Может быть, это как-то связано с ней.

— Понятно. Скоро мы снова сможем говорить с аборигенами, опираясь на наше военное преимущество. Доктор Арнолл предложил остроумное решение Проблемы туалетной бумаги.

— И каково оно?

— Мы заказали на ткацкую фабрику большое количество салфеток семь на восемь дюймов, они заменят туалетную бумагу и другие гигиенические средства. Правда, это дорого.

— Вы нашли поставщика бумажных салфеток?

— Да нет, какие могут быть бумажные салфетки в стране со столь низким уровнем развития? Салфетки тканевые. Их нельзя смывать в канализацию, но мы будем использовать специальные контейнеры.

— Наши высокоцивилизованные парни все равно станут их туда кидать по привычке.

— Это не опасно. Новая... то есть старая, уродливая система прекрасно от этого защищена; конечно, это вредно для окружающей среды, но трубы не забьются.

— Это радует.

— Тупость аборигенов меня изумляет. Им два часа объясняли, что такое бумага, быстро разлагающаяся в воде, но они не понимали, что это такое, и зачем она нужна. Потом они так же не понимали, как ее сделать. Страна погрязла в невежестве. Дорог нет, после дождей всюду грязь.

— Ну, так ведь асфальт еще не изобретен.

— Так изобрели бы.

— Они и изобретут. Соединенные Штаты в числе первых стран стали использовать асфальт. Этим можно гордиться.

Адмирал, казалось, не слышал собеседника. Презрительная гримаса не сходила с его лица.

— Врачи лечат сифилис ртутью, стоматологии практически нет, хирургии нет, если с вами случится аппендицит — вы умрете, и знаете, какой вам поставят диагноз?

— Какой?

— Боль в животе.

— Они всего добьются, нужно только подождать.

— Мы не можем ждать.

— Рабство будет отменено через тринадцать лет, для этого даже не надо ничего делать. То есть мы не обязательно должны для этого что-либо делать.

Адмирала разобрал смех.

— Вы предлагаете ждать тринадцать лет? Расскажите об этом рабам на берегу и нашим людям, которые им сочувствуют.

— Нет, я не предлагаю ничего не делать, просто мне кажется, что есть другие пути.

— Какие такие другие пути? С этими людьми не договориться, они не понимают нас.

Адмирал Маклейн сел в кресло и взял судовой журнал.

— А больше всего меня возмущает знаете что?

— Что?

— То, что многочисленные статуи Свободы, которые они так любят, тоже делаются с использованием рабского труда. Перед нами классическая страна-изгой, и не говорите мне, что это не так.



Дэвид проснулся этим утром раньше обычного. До начала рабочего дня делать было почти нечего. Конечно, он мог приняться за дело сразу, но нельзя было привлекать к себе лишнее внимание. Инженер сделал последние приготовления: проверил, на месте ли спасательный жилет, достал курительную трубку, бумажный патрон, расковырял его и, не спеша, стал пересыпать порох в трубку. Сверху он набил в трубку табак, чтобы порох не высыпался.

Время тянулось медленно. Дэвид долго сидел за столом, склонив голову. Он был печален и сосредоточен. Возможно, он молился. Наконец, инженер встал из-за стола и переоделся в рабочую одежду. Он взял небольшой чугунный патрубок и вышел с ним из каюты; долго шел по коридорам и спускался по трапам огромного корабля.

Как инженер, он восхищался им и жалел, что приходится делать то, что он задумал, но, как патриот молодой республики, понимал, что другого выхода нет.

Дэвид пришел в большое помещение в трюме, служившее раньше складом. Вдоль стены стояло не меньше сорока новых фаянсовых унитазов, выглядевших, тем не менее, как музейные экспонаты.

Туалет 19 века, бумага, мыло и другие принадлежности. В виде ленты

Перегородки еще не были сделаны. Сквозь небольшое отверстие в полу инженер стал спускаться в пространство под полом по вертикальной лестнице. Он оказался в длинном коридоре со множеством вертикальных труб. В сторону от него уходил еще один проход — совсем узкий, — заканчивающийся тупиком в пяти метрах. Инженер вошел в него. В самом его конце стояла пластиковая канистра. Дэвид положил патрубок на пол и отодвинул канистру. Открылся небольшой лаз, вырезанный в металле. Инженер стал на четвереньки и стал протискиваться в него. Пробравшись внутрь, он потянулся к канистре и постарался поставить ее на старое место, как можно ближе к отверстию.

Там, куда залез Дэвид, было совершенно темно, поэтому он надел на голову маленький светодиодный фонарик, который выменял пару недель назад на небольшое стадо свиней, и включил его. Дальше лезть пришлось по низкому горизонтальному каналу с трубами. Миновав два боковых лаза, инженер пролез в третий и остановился у толстой коричневой трубы. Прислушался. Было тихо. Из трубы торчало несколько круглых пеньков, прижатых к ней хомутами. Дэвид достал из кармана гаечный ключ и, изо всех сил стараясь не шуметь, снял хомуты. Затем он достал из-за пазухи газовый ключ и вырвал свинцовые пробки.

Инженер оставил ключ на полу и двинулся дальше. Он долго спускался по вертикальной лестнице все ниже и ниже в трюм, пока не добрался до похожего горизонтального канала с трубами.

Там он нашел такую же коричневую трубу и стал медленно лезть вдоль нее, пока не достиг тройника с заглушкой. Достал из кармана две небольшие струбцины, крепко зажал ими крышку, развинтил и снял крепящие ее болты, затем собрался с духом, ослабил струбцины и сорвал их. Ничего не произошло. Тогда Дэвид достал из-за пазухи маленькую монтажку и подцепил заглушку. Надавил.

Крышка со звоном слетела, и тугая струя керосина, в руку толщиной, ударила в решетчатый пол канала и, разбрызгиваясь, стала падать куда-то в темноту. На инженера попало немало брызг, но он, не обращая на это внимания, полез по проходу к выходу, но не в ту сторону, откуда пришел, а в противоположную.

Канал закончился лесенкой, ведущей в маленькое помещение с овальной дверцей. Там Дэвид достал из кармана курительную трубку и зажигалку и положил их на трубу. Нашел за трубой спрятанную заранее пластиковую бутылку и стал поливать себя водой. Там же отыскал полотенце и вытер руки. Взял трубку, выкинул табачные листья сверху и подпалил порох. Трубка зашипела и стала метать искры. Тогда инженер поднялся по лесенке и метнул ее в проход. Раздался сильный хлопок, и яркое пламя осветило канал с трубами.

Дэвид подошел к двери. Он постарался расслабиться и натянул на себя улыбку телепузика. Быстро отдраил дверь и выскочил в людный коридор, задраил ее и тут же столкнулся со знакомым.

— Привет, Дэвид!

— Здравствуйте, мистер Кнепп. Прорвало трубу, знаете ли, но я уже все починил, — объяснил свой внешний вид инженер.

— Вам не кажется, что откуда-то пахнет керосином?

— Да, как будто.

Мистер Кнепп продолжал радостно смотреть на Дэвида, и уже хотел было что-то спросить, когда взвыла пожарная сирена.

— Пойду, узнаю что случилось! — крикнул Дэвид, убегая.

Инженер бежал через огромный корабль, спеша в свою каюту. Он не привлекал к себе внимания, поскольку многие люди забегали после того, как включилась сирена.

Ворвавшись в каюту, он стал лихорадочно переодеваться в сухую и не пахнущую керосином одежду. Под просторную рабочую куртку он надел спасательный жилет и побежал на нижнюю смотровую площадку, расположенную по правому борту корабля. Она находилась не слишком высоко от воды, но на ней, как и опасался Дэвид, толпились люди. Если бы он стал перелезать через леерное ограждение, то ему могли бы помешать. Тогда инженер побежал на полетную палубу.

Здесь ему сильно повезло. На одном из внешних лифтов, представлявших из себя платформы по бокам авианосца, стоял истребитель и готовился к спуску в ангар.

Дэвид, изо всех сил изображая из себя последователя одного из направлений индуизма, почти достигшего нирваны, неспешно ступил на платформу.

— Натан просил зайти в ангар, — ответил он на удивленные взгляды, — можно, я спущусь с вами?

— Да, конечно, — ответили ему.

Сирены выли, авиатехники нервничали, Дэвид нервничал. Он подошел поближе к внешнему краю платформы, чтобы спрыгнуть с нее, не дожидаясь, когда она опустится, если его попробуют задержать.

Наконец, авиатехники зафиксировали самолет на платформе. Теперь ничто не мешало ей опуститься. И она опустилась. Как обычно, быстро — так, что захватило дух. Тогда Дэвид прыгнул с нее — сначала на страховочные сетки, потом в воду. Высота оставалась большой, но, все же, сейчас платформа находилась значительно ниже полетной палубы.

Оказавшись в воде, Дэвид скинул ботинки и быстро поплыл прочь от корабля, не обращая внимания на крики людей; впрочем, тем было не до него. Авианосец заграждал путь к берегу, поэтому его пришлось обогнуть.

Удалившись от корабля метров на триста, Дэвид испытал огромное облегчение: операция завершена, его не арестовали; моря же он не боялся, поскольку плавал не хуже надетого на него жилета. Он снял куртку, чтобы она не сковывала движения.

Вдалеке, у берега, мелькал маленький парус, но он не спешил навстречу. Только спустя некоторое время, когда от авианосца повалил черный дым, парус направился в сторону пловца.

Небольшой ял подобрал инженера на расстоянии половины морской мили от горящего корабля.



Прошло около часа, ялик галсами шел ко входу в Чесапикский залив. Инженер, переодетый в сухую одежду, сидел под одеялом на носу суденышка; он чувствовал себя героем. Встретившие его моряки тоже так считали. Время от времени они посматривали на горящий корабль. Сначала дым валил сильно, потом как будто меньше, возможно из-за действий пожарных, потом авианосец задымил с новой силой.

Когда ялик был совсем уже у входа в залив, раздался сильнейший взрыв — на корабле сдетонировали боеприпасы. Авианосец сильно накренился. Тогда суда, дежурившие у входа в залив, подняли паруса и с попутным ветром отправились спасать погибавших моряков.

К тому моменту, когда они приблизились, спасать на авианосце было уже некого: несколько человек задохнулись в дыму, остальные сидели в шлюпках и в закрытых спасательных плотах. В центре флотилии спасательных средств стоял командирский катер и два рабочих корабельных катера.

Джеймс Маклейн, беснуясь, метался по палубе.

— Если они подойдут ближе, я прикажу отдать огонь на поражение!

Он побежал на командный пункт и схватил микрофон корабельного громкоговорителя:

— Эй вы! Убирайтесь вон!

Затем адмирал снова выскочил на палубу с автоматической винтовкой в руках и произвел предупредительную очередь вверх.



— Что делать? — спросил у капитана Вирджинии его помощник.

— У нас торговое судно, — ответил капитан, — мы не можем с ними воевать, да у нас и нет такого задания. Нашей задачей было спасти их, но, как видим, они в этом не нуждаются.

Вирджиния отвернула от флотилии шлюпок и направилась в порт. Ей последовали остальные суда.



По причине разрушения Капитолия и из соображений безопасности конгресс временно собирался в здании законодательного собрания штата Нью-Джерси в Трентоне, в ста пятидесяти милях к северо-востоку от Вашингтона.

— Джентльмены, я поздравляю вас с замечательной победой, — сказал нескольким присутствовавшим конгрессменам президент Соединенных Штатов в фойе здания, — только что пришла депеша: чудовищный корабль сожжен.

— Да, это так, — продолжил президент после аплодисментов и криков радости, — и честь этого замечательного свершения принадлежит нашим соотечественникам.

— Кто эти люди? — спросил сенатор от штата Иллинойс Стивен А. Дуглас.

Стивен А. Дуглас, сенатор от штата Иллинойс с 1847 по 1861.

— Всему свое время, джентльмены, всему свое время, — ответил президент, — скоро все граждане нашей страны будут знать их имена. И никогда не забудут. Я уже вижу заголовки: «Дэвид Уолтон и поверженный Голиаф». Но об этом чуть позже.

— Я надеюсь, — спросил сенатор, — теперь умолкнут голоса идеалистических и недальновидных людей, призывающих к отмене рабства, да еще в нарушение всех столь необходимых демократических процедур?

Президента вопрос как будто застал врасплох.

— Это сложная и важная тема, — осторожно ответил он, — меня нисколько не удивляет ваш интерес к ней, и у нас будет время обсудить ее.

— Все-таки, я не понимаю этих людей, — сказал сенатор от штата Алабама Уильям Р. Кинг, — если они хотели отмены рабства, зачем они разрушили Капитолий? Это здание — не невольничий рынок. Почему они не нанесли удар по нам, южным штатам?

Уильям Р. Кинг, сенатор от штата Алабама с 1848 по 1852.

— Увидели большое и высокое здание и решили, что оно самое главное, и что, разрушив его, можно чего-то добиться, — ответил президент, — мы немного изучили этих людей, когда готовили военную операцию против них. Многие из них устроены очень просто и думают, что и остальные люди и всё вокруг устроено просто, и что можно все вопросы решить просто. Еще они любят помогать, а если люди в этом не нуждаются, то будут это делать насильно. Чем-то они напомнили мне моего племянника Сэмюэла, который в детстве учил птиц вить гнезда.

— Они не понимали, какую ненависть они возбудили во всех гражданах нашей страны? — спросил сенатор.

— Нет, они ждали, что люди встанут под их знамена, и будут благодарить их как освободителей.

— Но это же безумие.

— Наверное, да. Просто они как дети, честное слово. Наши люди рассказывали, что адмирал Маклейн каждый день проводил лекции и объяснял им, как ужасно рабство, и что они особенные люди, и что на них лежит исключительная миссия к освобождению страны от рабовладельчества. Они плакали на этих лекциях и верили каждому слову.

— Не может быть.

— Уверяю вас, это так. Их можно заставить сделать все, что угодно, или одобрить любые действия, если сказать, что это нужно для защиты угнетенных или спасения кого-либо. Они делают зло не потому, что они плохие, а потому, что невероятно сентиментальны и добры. Это за границами моего понимания, но это так. Такому человеку, как адмирал, вырвать у них согласие на что-либо легче, чем отнять пряник у пятилетней девочки.

— Если это дети, то дети с бомбой в руках.

— К счастью, это в прошлом, — сказал президент.

— Они все утонули?

— Вовсе нет, у них прекрасные средства спасения. Наши суда видели целую флотилию спасательных шлюпок и непонятных плавучих средств. В ее центре стояла внушительных размеров канонерка и два невооруженных судна. Очевидно, раньше они прятали их внутри большого корабля.

— Значит, еще не все закончено? Что вы намерены предпринять?

— Пока они на воде — ничего. А когда начнут высаживаться, их встретят сухопутные войска. Мы могли бы расстрелять их из пушек и утопить, но в этом нет нужды. Я даже не стану отдавать приказ арестовать их после того, как они сдадут оружие, кроме командного состава.

Губы президента, плотно сжатые, тронула легкая улыбка. Выражение его лица, обычно чрезвычайно суровое, потеплело. Он обратился к сенатору Стивену А. Дугласу с легкой усмешкой:

— Если ваш шурин, достопочтенный Уиллард Эллис, произнесет перед ними несколько речей и расскажет, почему рабство лучше не отменять, как он умеет это делать, то многие из этих людей, я уверен, станут такими же убежденными рабовладельцами, как сам мистер Эллис. А хорошо это или плохо, как я уже говорил, вопрос сложный.



Командирский катер и судовые рабочие катера стали на якорь в отдалении от горящего авианосца. Тот не был полностью затоплен, но сильно накренился на правый борт и значительно погрузился под воду.

Катера выбросили лини, к которым цеплялись шлюпки и надувные плоты, чтобы их не унесло в океан ветром. Плоты, к тому же, были связаны по четыре, образуя большие и устойчивые плавучие острова. Всего плотов было не меньше пятидесяти.

Адмирал, как ни странно, выглядел возбужденным и довольным.

— Туземцам достаточно одной автоматной очереди, чтобы они поняли, на чьей стороне сила.

— Вы полагаете, пожар не их рук дело? — спросил командир корабля.

— Не знаю; нет, наверное. А вы как думаете?

— А я думаю — их.

— Они не достаточно умны и развиты, чтобы такое устроить.

— Может, они и не так образованны в чем-то, но не глупее нас точно.

— Значит, на берегу нас ждут неприятности, — сказал адмирал. Он моментально разъярился вновь, — ничего, мы пойдем в Канаду, а потом они увидят, у кого сила.

— Как мы пойдем в Канаду?

— Заведем двигатель и пойдем.

— А пять тысяч человек там, за кормой? — командир показал рукой на шлюпки и плоты, выстроившиеся в три линии сзади катеров.

— Они пойдут на буксире.

— В Канаду нам не дойти, — ответил командир, — у катеров не хватит солярки, чтобы дойти даже одним, а буксировать такую флотилию, да еще против ветра, просто невозможно.

— Так что вы предлагаете? — взвизгнул адмирал.

— Нужно высаживаться на берег...

— Ну, нет, — сказал адмирал.

— ...пока кто-нибудь не простудился, пока не налетел шторм, пока не случилось еще что-нибудь, нужно идти к берегу.

— Ни в коем случае.

— У нас практически нет туалетной бумаги, — командир решил использовать козырный аргумент.

— Зачем она? — спросил адмирал.

— Зачем туалетная бумага? — удивился командир.

— Да. Зачем она? Бумага нам не нужна. Мы переночуем на воде, а утром соберем военный совет. Вы поняли?

— Да, сэр.

Беседующих накрыл рев турбин истребителя.

— Что это? — спросил адмирал.

— Вернулись Дэннис и Майк, — ответил командир авиакрыла, — они осуществляли разведку на входе в Чесапикский залив и выше по течению Потомака, по моему приказу. Вы распорядились выяснить, что за корабли толкутся там, — командир авиакрыла показал рукой, — но опасности не обнаружено, это торговые суда.

Адмирал кинул на него торжествующий взгляд:

— Так значит, у нас есть один истребитель?

— Да.

— И мы сможем использовать его как инструмент давления.

— У нас, конечно, есть истребитель, — ответил командир авиакрыла, — и будет еще около часа. А потом его не станет.

— Это еще почему?

— А куда он сядет? Аэродромов здесь нет. Хайвеев тоже. И никаких ровных поверхностей. Через час он выработает горючее и упадет.



Совета собирать не пришлось. Началась утренняя заря, ветер стих. Спасшиеся от кораблекрушения спали чрезвычайно тесно: спасательные плоты не были рассчитаны на долгое плавание. В отдалении чернело пятно полузатопленного, но еще дымящегося авианосца. Адмирал Маклейн спал плохо, всю ночь он ворочался на узкой и жесткой скамье вдоль борта.

Разбудил потерпевших кораблекрушение глухой, ритмичный звук, он нарастал, приближаясь. Адмирал сел на скамье и прислушался. Он немедленно узнал звук и обрадовался.

— Том, вставайте, — адмирал стал трясти за плечо командира корабля, спавшего на скамье по другому борту, — я знал, что это случится. Этого не могло не случиться.

— Что такое? — спросил командир, просыпаясь.

— Вертолет; к нам приближается вертолет.

— Нет, Джеймс, этого не может быть, — возразил командир сонным голосом, — все наши вертолеты сгорели вместе с кораблем.

— В том то и дело, Том, что это не наш вертолет. Мы вернулись от этих дикарей, мы не попали к ним в плен.

— Радуетесь, что вас не зажарят и не съедят?

— Конечно, а вы разве нет?

— Возвращению я, конечно, рад, только хотелось бы выяснить, куда мы вернулись.

Адмирал и вице-адмирал вышли на корму катера.

— Смотрите, это Вирджиния-Бич, — адмирал показал на здания на далеком берегу.

— Нет, это другой город, — ответил вице-адмирал, разглядывая берег в бинокль, — дома другие.

— А береговая линия та же, — возразил адмирал.

Вертолет приблизился и завис неподалеку от флотилии спасательных средств. Повисев в воздухе некоторое время, он отвалил в сторону и направился к берегу.

Через полчаса подошел катер береговой охраны.

— Что у вас случилось? — спросил в громкоговоритель его командир.

Вице-адмирал поднял с палубы мегафон.

— С вами говорит командир авианосца Соединенных Штатов «Джордж Буш». На борту произошел пожар.

Еще через полчаса прибыли спасатели.



В тот же день, к вечеру, состоялась встреча командного состава авианосца с несколькими агентами Национального бюро расследований.

Адмирал в беседе не участвовал. Около часа он сидел, согнувшись, и массировал себе виски, потом откинулся в кресле со странным выражением лица: можно было подумать, что он над чем-то неслышно смеется. Вместо него на вопросы отвечал Том Барретт.

— Итак, вы утверждаете, что являетесь командиром авианосца Соединенных Штатов «Джордж Буш», — сказал представитель Криминального следственного подразделения Эдвин Макниколс. Кстати, кто такой Джордж Буш?

— Сорок первый президент.

— Президент чего?

— Соединенных Штатов.

— Что-то я не припомню такого президента.

— Какой сейчас год? — спросил Том.

— Две тысячи тринадцатый.

— Тогда президентом сейчас должен быть Барак Обама.

— Неужели? Президент с таким именем?

— Это имя известно в связи со Странным вторжением 1849 года, — вмешался в разговор другой агент, Лестер Хэнли.

— Спасибо, Лестер, я помню, — недовольно ответил Эдвин.

— А кто сейчас президент? — спросил командир авианосца.

— В этом году вступил в должность Ричард Бэннет младший, от партии вигов, а в прошлом закончил второй срок правления Алан Мюррей, от Ку-клукс-клана.

— От Ку-клукс чего? — спросил вице-адмирал.

— От Ку-клукс-клана, — ответил агент, — партия так называется. Я, кстати, в ней состою.

— Вы не могли бы налить мне стакан воды? — попросил командир авианосца.

— Лестер, налейте воды нашему собеседнику, — распорядился Эдвин.

Пока Лестер наливал воду, Эдвин выдвинул ящик стола и достал оттуда портативный радиопередатчик.

— Вам знаком этот предмет?

— Да, такими пользовались наши разведчики.

— А этот? — агент достал из ящика старую выцветшую цветную фотографию.

Том протянул руку.

— Руками не трогать, документу больше ста шестидесяти лет.

Том отдернул руку и стал разглядывать фото.

— Это Майк.

— Кто это?

— Летчик из нашей команды.

— А это, надо полагать, вы? — агент достал такую же старую фотографию. На ней Том Барретт стоял рядом с молодым Авраамом Линкольном на ступенях Капитолия.

— Да, это я с президентом Линкольном... то есть, тогда он еще не был президентом.

— Не слишком ли много несуществующих президентов для одного дня? — спросил Эдвин.



Командному составу и остальным участникам похода не было предъявлено обвинений в связи с отсутствием прецедента. Вместо этого команду авианосца разорвали на части журналисты.

Около двух месяцев продолжался шум во всех средствах массовой информации: «Сожженный Дэвидом Уолтоном корабль еще дымится», «Тейлоровское чудовище найдено», «Второе Странное вторжение» — кричали заголовки.

Некоторых людей, вовлеченных в ажиотаж, больше всего занимал вопрос, почему люди, нарушившие ход истории, не исчезли сами, ведь они сделали так, что некоторые из их предков погибли, некоторые прадедушки никогда не встретили прабабушек, а женились на других женщинах. Наконец, великие умы сошлись на том, что отрезок в сто шестьдесят пять лет исчез, когда авианосец переместился в прошлое, и от настоящего времени остался только корабль и его экипаж, а потом история пошла другим путем.

Тогда многие занялись поисками клонов членов экипажа, но долгое время никого не могли найти. И только спустя несколько недель нашелся один человек, генетически идентичный Дженнифер Косса из службы радиоразведки, и Томми Блайстену, механику. Их по-другому звали, но список предков был одинаковый. Это объяснили тем, что все их родственники жили в Аргентине, далеко от места искажения истории. Им организовали встречу, но никто из встретивших своего клона почему-то не упал в обморок и не стал растворяться на глазах у публики. Они выглядели и вели себя, как обычные близнецы.

Когда шумиха утихла, к участникам похода смогли пробиться ученые. У бывшей команды корабля стали брать долгие интервью методом раздельного опроса свидетелей. Авианосец, к тому времени уже отведенный в сухой док, тоже изучали.



Месяца через три по возвращении в 2013 год Брайан Хейнс, командир санчасти, и бывший командир авианосца вице-адмирал Том Барретт обедали вместе в одном из ресторанов Балтимора; они сильно сдружились за последнее время.

— А как тебя звали тогда, раньше? — спросил Том.

— До операции?

— Да.

— Меня звали Линдси, — ответил Брайан, — но я не люблю об этом вспоминать.

— Извини, просто интересно стало.

— Все в порядке.

— Тебе удалось найти нужные лекарства?

— Да, но с большим трудом. Интернета ведь нет, пришлось походить по медицинским библиотекам и по врачам.

— Но нашел ведь?

— Да, конечно.

— Во всей этой болтовне так и не прозвучал внятный ответ, почему так мало клонов у членов нашей бывшей команды, и почему произошло так много изменений в истории, как больших, так и малых.

— Так и должно быть, намного удивительнее, что клоны вообще нашлись.

— Почему?

— Чем отличаются однояйцевые близнецы друг от друга? Тем, что они развились из одной яйцеклетки, но из разных сперматозоидов. И это генетически разные люди, не клоны. Значит, если мы нарушим ход истории, и у какой то супружеской пары яйцеклетку отплодотворит просто другой сперматозоид, мы уже не получим уже генетически того же ребенка, что раньше.

— Получается, что...

— Получается, что, достаточно мужу увидеть по телевизору интересную новость, которой не было в предыдущей версии истории, и пойти спать с женой на пять минут позже, то тот ребенок, что был в прежней истории, никогда не родится.

— Тем не менее, мы знаем много исторических персонажей, родившихся после нашего так называемого Странного вторжения, под теми же именами и исполнивших похожую роль.

— Судьба близнецов похожа, к тому же имя, придуманное родителями, не изменится от того, что они лягут в постель немного позже или раньше.

— У Гитлера изменилось.

— Да, я даже не сразу понял, кто такой Отто Гитлер.

— Германия меня напрягает, тяжело жить в постоянной опасности, — сказал вице-адмирал.

— Нет никакой опасности, это просто слова и опасения политиков. Нацистская партия не такая, как раньше, так же, как и наш Ку-клукс-клан. Порядочные, уважаемые люди. Только уж слишком консервативны.

— Они технически могут на нас напасть, и нам им нечем ответить.

— Ну, не знаю, будем надеяться, что Россия нас защитит. Вступаются же они за арабов, а мы чем хуже? — Брайан помолчал, — мы ведь не хуже, правда? — продолжил он после паузы.

— Не надо было подписывать тот договор.

— Как мы могли его не подписать? Вдруг они швырнули бы сюда атомную бомбу, как на Лондон в пятьдесят третьем. У России и Третьего рейха ядерное оружие есть, и это хорошо, для баланса сил, а договор о его нераспространении тоже нужен.

— Надо было вовремя заниматься этим вопросом.

— Или высокими технологиями заниматься, или воевать между собой.

— Западная конфедерация — это не мы, — возразил вице-адмирал.

— Калифорния, Айдахо, Юта и другие — это были мы.

— То-то и оно, что были. Сейчас в Кремниевой долине кукурузу выращивают, а не компьютеры делают.

— Натан ходит и требует интернет. По улице с плакатом.

— Пока компьютеры размером с бульдозер, какой может быть интернет?

— Я слышал, в Лейпциге презентовали компьютер небольших размеров.

— Как холодильник, наверное?

— Даже немного меньше.

— И, все-таки, несмотря на всю болтовню последних месяцев, я не понимаю, почему небольшой военный конфликт повлек такие последствия.

— Потому, что рабство было отменено на тридцать лет позже, а все остальное по сути — последствия этого обстоятельства, — ответил Брайан.

— Я сто раз это слышал, но почему оно было отменено позже, а не раньше? И почему такие последствия?

— В результате нашего славного вмешательства в ход истории многие отвернулись от идеи освобождения рабов из-за того, что их к этому склоняли насильно. Один из летчиков расстрелял толпу, в которой был шестнадцатилетний парень и двенадцатилетняя девочка, его сестра, они погибли вместе со всеми. Это был старший сын и дочь одного из друзей Авраама Линкольна, которых он любил как собственных детей. Это не добавило Линкольну убежденности в правоте его дела.

Врач отодвинул тарелку с супом.

— Причем, это не был суд Линча, а обычные предвыборные дебаты под открытым небом. Пилоту нужно было отчитаться об успешно проведенной операции. Но даже если бы Линкольн сохранил ту же твердость своих убеждений, это ничего не поменяло бы, потому что ее потеряли его соратники. Хотя бы тот факт, что «Хижина дяди Тома» не была написана. Поищите в библиотеке, я не нашел.

— А настоящие суды Линча мы не должны были предотвращать, вы считаете?

— О судах Линча и о Ку-клукс-клане они узнали от нас, в то время их еще не было, мы руководствовались своими представлениями о них, а не реальностью.

— Но почему произошла позже революция в России? Какая связь?

— Император Александр Второй долго колебался перед тем, как подписать Манифест об освобождении крестьян. В нормальной, обычной истории его убежденность в необходимости отмены рабства значительно подогрел конфликт Севера и Юга в нашей стране и надвигающаяся война. Он был в курсе событий. После нашего вмешательства конфликт перешел в другую плоскость, из него почти ушла тема рабства, поэтому Манифест не был подписан. Император сильно задержался, а потом его убили. Его сын, Александр Третий, был консерватор.

— Считал, что крестьянам и так хорошо?

— Именно. Им не дали свободу — и из-за недостатка рабочих рук медленнее развивалась промышленность, не сформировался рабочий класс, который коммунисты могли бы разжигать своими лозунгами. Впоследствии император Николай Второй отменил рабство, но сам отрекся от престола только в 1926 году, на девять лет позже.

— А если бы Григорий Распутин не получил свое знаменитое видение? — спросил Том.

Здесь друзья отвлеклись, чтобы дать автографы двум девочкам, подошедшим с открытками. На них был дагерротип Дэвида Уолтона и новое фото догорающего авианосца.

— Какое видение? — продолжил разговор Брайан.

— То, в котором Николай дает крестьянам свободу.

— Не слышал об этом.

— Ну, он якобы увидел, как Николай сидит на коне и дарует крестьянам Манифест об их освобождении.

— И Николай поверил?

— Считается, что да, император был падок на такого рода вещи.

— Значит, Распутин помог крестьянам освободиться, — сказал врач.

— Получается, так.

— И он ускорил падение режима. Если бы он этого не сделал, трудно представить, что бы произошло. Из-за задержки с освобождением крестьян сдвинулись многие события, в том числе позже произошла русская революция, и к началу Второй мировой войны Советская Россия едва оправилась от гражданской войны.

— И, наверное, поэтому немцы дошли почти до Урала и сделали водохранилище на месте Москвы. Непонятно только, зачем оно им понадобилось.

— Ну, Гитлер был человек с богатым воображением.

— И погибло в этой войне на сорок миллионов человек больше. Адмирал Маклейн оказался в чем-то прав насчет миски с железным шаром: никто не отменял русские зимы, и немцы столкнулись с большим сопротивлением в тылу. Русским удалось сохранить свою страну, если не считать потери Украины и Белоруссии, которые навсегда отошли к немцам.

— Им пришлось пережить разделение страны, как и нам, хотя наше разделение к той войне отношения не имеет — сказал Брайан.

— Они победили бы, если бы нацисты не успели создать ядерное оружие, потому что только из-за него контрнаступление Красной армии остановилось на полпути.

— Это основная причина. Многие думают, что контрнаступление даже могло обратиться вспять, если бы Троцкий вовремя не заполучил свою атомную бомбу. А так — пришлось договариваться.

— Это оружие должны были первыми создать мы, — сказал вице-адмирал.

— Бесполезно сейчас об этом говорить.

— Мало того, что они захватили почти всю Европу, но им еще и понадобилась Англия.

— Это из-за ненависти к ней за то, что она посмела сражаться.

— А Корея и половина Китая под Японией как вам нравятся?

— Германия слишком сильна. Кроме того, говоря об увеличении числа погибших во Второй мировой войне, нельзя забывать о концентрационных лагерях в Африке, построенных преемником Гитлера Вильгельмом фон Штрахвицем в семидесятых годах. Они уничтожили большую часть населения этого континента. По сути, из-за нашей попытки помочь афроамериканцам.

— Нынешний рейхсканцлер намного гуманнее.

— Да, я читал, что недавно даже было принято постановление о штрафе за убийство черного раба и о таком же, но в двойном размере, за белого.

— Ходят слухи, что немцы собираются отменить рабство на всей территории своей империи, от Индии до Британии.

— Будем надеяться.

— А чем кончился тот рассказ? — спросил Том.

— Какой?

— Ну, про бабочку и путешествие в прошлое.

— «И грянул гром» Брэдбери?

— Да.

— Человека, раздавившего бабочку, застрелили. Это была месть.

— Ах, так? — спросил вице-адмирал.

— Да, — ответил врач.

— Тогда я сейчас пойду и пристрелю этого урода. Даже если мне придется сесть из-за него в тюрьму.

Врач сначала как будто удивился; потом посмотрел на Тома долгим и странным взглядом:

— Хотите его убить?

— Да.

— Оружие при вас?

— Да.

— Тогда поедемте со мной, я отвезу вас к нему.



Доктор Хейнс и вице-адмирал оставили машины на стоянке в тихом, красивом месте за городом и пошли по направлению к старинному зданию, окруженному деревьями и большими, аккуратными газонами.

Перед зданием стояла небольшая стела.

— «Вудбридж Валли Центр», — прочитал Том, — что это?

— Сумасшедший дом.

— Так он сошел с ума?

— Да.

— Когда?

— Во время того похода. А вы не заметили?

— Нет.

— Вот и я не заметил. Сначала. А потом было поздно.

Спутники прошли формальности на входе и поднялись на второй этаж.

Адмирал лежал на кровати в пижаме, небритый и непричесанный. Сначала он не замечал вошедших, потом обрадовался и вскочил.

— Вы пришли поговорить со мной о правах человека? Садитесь, пожалуйста, — пригласил он вошедших, не смущаясь тем, что стул в комнате был только один.

Джеймс суетливо забегал по палате, потом подошел к окну и сел возле него на пол, привалившись спиной к стене. Обхватил голову руками. Вид у него стал совершенно несчастный.

— В этой стране нет свободы и демократии, — сказал он с надрывом, — и никогда не было. Я столько для нее сделал, но все это было совершенно напрасно, потому что врагов слишком много, они сильнее нас.

— Вы все еще хотите осуществить свое намерение? — спросил Брайан у Тома.

Вместо ответа тот вышел из комнаты.



Когда Майк и Дэннис, возвращаясь с задания, увидели, что авианосец горит, они обсудили ситуацию и поняли, что посадочной площадки им не найти. Тогда они катапультировались над большой пустошью недалеко от Норфолка. Покинутый ими самолет пролетел еще триста миль на северо-запад и разбился в холмистой местности недалеко от Питтсбурга.

Удачно приземлившись, друзья оставили парашюты и скрылись в небольшом лесу на краю пустоши.

— Я не хочу идти в город, — сказал Майк, — у нас могут быть неприятности.

— Это понятно. А что делать?

— Здесь безлюдное место. Побудем тут до вечера и попытаемся выйти на связь. Если нужно, заночуем. А с утра двинемся в сторону Вирджинии-Бич и попытаемся найти наших.

— Что толку пытаться выходить на связь? Рация молчит.

— Может быть, им просто сейчас не до нас, а потом связь восстановится.

Связь не восстановилась. Друзья заночевали в лесу, отсоединив парашюты от катапультных кресел, чтобы сделать себе лежанки.



Утром их разбудил шум. Открыв глаза, летчики увидели, что лес куда-то исчез, и лежат они неподалеку от обочины широкой дороги, по которой то и дело проносятся грузовики.

— Представляешь, Дэннис, — сказал Майк, — мне снилось, что мы попали в прошлое на сто шестьдесят лет назад и воюем со своей собственной страной.

— Зачем? — спросонья ответил Дэннис.

— За свободу и демократию.

— Это хорошее дело, — сказал Дэннис и, перевернувшись на другой бок, попытался снова заснуть.

Но сон не шел.

— Майк, — сказал Дэннис.

— Что?

— А парашюты мы сюда во сне притащили? Кстати, мне то же самое снилось.

— Давай поднимайся, и пошли в город, — ответил Майк.

Ранним утром два пилота вошли в Норфолк.

— Похоже, на этот раз нас занесло в семидесятые годы, — сказал Дэннис.

— Нет, в семидесятых так не одевались, хотя я точно не знаю. Это вообще ни на что не похоже. Все странное. Ты акцент слышал? И почему никто не улыбается? Траур у них, что ли?

— Давай купим газету и посмотрим, какой год.

— Хорошая мысль. А на что мы ее купим?

— У меня есть деньги.

— А если у них другие деньги? Все же другое. Посмотри: кто так одевается? Это не семидесятые. Тогда были мини юбки, а у этих платья чуть не до пят. Найди хоть одну женщину в брюках.

— А нечего на женщин засматриваться.

— Нет, ты найди.

— Может, это город мормонов.

— Норфолк — город мормонов? С каких это пор? А если бы и так?

— Давай не будем покупать газету, а просто возьмем и посмотрим дату.

— Тебе иногда в голову тоже приходят хорошие мысли. Жаль только, что слишком редко.

Друзья нашли магазинчик, торгующий периодикой, и взяли свежий номер Нью-Йорк таймс со стола под навесом на улице.

— Две тысячи тринадцатый год, — сказал Дэннис.

— «Сотрудничество без уступок», — прочитал Майк заголовок, — «Президент Ричард Бэннет младший встретился в Белом доме с Гленом Уайденом. Это первая встреча нашего нового президента с лидером коммунистического запада. Пойдет ли на уступки Западная конфедерация в вопросе наших территориальных претензий по восточной части Небраски? Можно ли ожидать от партии вигов такой же настойчивости, какая была проявлена в недавнем прошлом их политическими конкурентами?»

Майк задумался.

— А что такое Западная конфедерация?

Женщина, продающая газеты, удивилась:

— Вы не знаете?

— Нет.

— Так, ладно, пойдем, — сказал Дэннис и потащил Майка дальше по тротуару, — не надо привлекать к себе внимание, что-то здесь совсем не так. Надо подумать, что дальше делать.

Летчики пришли в небольшой парк.

— А что тут придумаешь? — сказал Майк, — Или сдаваться властям, или искать своих. Вдруг их сюда же занесло.

— Я за то, чтобы искать своих, — ответил Дэннис.

Майк сел на скамейку, а Дэннис тревожно оглянулся на двоих полицейских, показавшихся в дальнем конце аллеи.

— Знаешь, Майк, — сказал он через силу, — мне очень жаль, но я должен тебе кое-что сказать.

Майк увидел, как глаза его друга наполняются слезами. Он сильно испугался.

— Что с тобой, Дэннис? — срывающимся от волнения голосом спросил Майк.

— Мне трудно об этом говорить... надеюсь, ты меня поймешь... просто... тебе обязательно сидеть на этой скамейке?

— Нет.

— Тогда пойдем отсюда, нам не надо нарываться на конфликты с полицией.

— А что не так со скамейкой?

— Вот что.

Дэннис показал на маленькую медную табличку, прикрепленную к спинке: «Только для белых» было написано на ней.